Герман Гессе "Гра в бісер": Бах, Моцарт

"...Щоправда, ми не знаємо того, що сховано в глибині людської душі, і пам’ятаємо, що історія, хоч би як тверезо, з якою діловитою об’єктивністю вона була писана, завжди лишається поезією, а третій вимір поезії — вигадка. Адже нам зовсім не відомо, — коли звернутися до великих прикладів, — як жилося, радісно чи тяжко, Йоганнові Себастіанові Баху або Вольфгангові Амадеєві Моцарту. У Моцарта ми вбачаємо надзвичайно зворушливу, милу грацію рано дозрілого генія, а в Баха — повчальновтішне погодження зі стражданням і смертю як з батьківською волею бога, але це знання про них ми винесли не з їхніх біографій чи з фактів їхнього приватного життя, що дійшли до нас, а тільки з їхніх творів, з їхньої музики. Далі, до того Баха, біографію якого ми знаємо і образ якого склали собі з його музичних творів, ми несамохіть доточуємо і його посмертну долю: у своїй уяві немов бачимо, як він ще за свого життя знав і мовчав, усміхаючись, що зразу ж після смерті всі його твори забудуть, а рукописи їхні підуть на макулатуру, що замість нього один із його синів стане «великим Бахом» і досягне успіху, що після свого воскресіння його музика зіткнеться з непорозуміннями і варварством фейлетонної доби тощо. Так само ми схильні приписувати чи накидати ще квітучому, порипутому у вир творчої праці Моцартові свідомість того, що йому буде затяшно в обіймах смерті, ранню певність у своїй приреченості. Там, де лишився твір, історик не може діяти інакше — він розглядає той твір разом з життям його творця, як дві нероздільні половини живого цілого..."

Бах

Моцарт

Герман Гессе "Гра в бісер": Гендель, Франсуа Куперен, Моцарт, Бах

"...Але для кожного самостійного гравця, а тим паче для Магістра, Гра в бісер — це насамперед заглиблення в музику, десь у такому значенні, яке мав на думці Йозеф Кнехт, коли одного разу сказав про класичну музику: «Ми вважаємо класичну музику екстрактом і втіленням нашої культури, бо саме в ній наша культура виявила себе найяскравіше і найхарактерніше. Ми вбачаємо в цій музиці спадщину античності і християнства, дух світлої і мужньої побожності, неперевершену рицарську мораль. Бо ж мораль, врешті, і є класичним виявом культури, взірцем людської поведінки, втіленням у певний образ. Між 15 і 18 століттями з’являлися всілякі музичні твори й стилі, і засоби їхні були найрізноманітніші, але дух, чи, краще сказати, мораль усюди була та сама. Людська позиція, виявом якої стала класична музика, завжди однакова, вона завжди грунтується на однаковому ставленні до життя і прагне до однакової переваги над випадковістю. Ось вони, риси класичної музики: усвідомлення трагізму людського буття, погодження з людською долею, мужність і веселість. Чи це буде грація менуета Генделя або Куперена, чи доведена до найвищої ніжності чуттєвість, як у багатьох італійців або в Моцарта, чи тиха, зосереджена готовність до смерті, як у Баха, — завжди це якесь змагання, якась мужність, якесь рицарство, і в усьому цьому чутно відлуння надлюдського сміху, безсмертної веселості. Хай це відлуння буде чутно і в наших Іграх, у цілому нашому житті, у наших діях і в наших стражданнях»..."

Гендель

Куперен

Бах

Моцарт

Герман Гессе "Гра в бісер": Моцарт

"...До речі, поняття християнської теології, оскільки вони були класично сформульовані і таким чином стали ніби спільним культурним набутком, природно ввійшли в мову Гри; вона могла так само легко й точно віддати і включити в Гру одне з основних понять віри, цитату з біблії, вислів котрогось із отців церкви чи латинський текст меси, як і геометричну аксіому або ж мелодію Моцарта*. Ми навряд чи перебільшимо, коли зважимося сказати: для вузького кола справжніх майстрів Гра означала майже те саме, що служба божа, хоч від створення своєї власної теології вона утримувалась..."

*

Герман Гессе "Гра в бісер": Бах

"...До цього вже майже нема чого додати. Під гегемонією то тієї, то іншої науки або мистецтва Гра над усіма іграми розвинулася в своєрідну універсальну мову, з допомогою якої гравці можуть змістовними знаками віддавати духовні вартості й сполучати їх одну з одною. За всіх часів Гра була тісно пов’язана з музикою, і виконували її здебільшого або за музичними, або за математичними правилами. Оголошували одну, дві, три теми, потім розвивали й варіювали їх так само, як розвивають і варіюють тему фуги чи музичної фрази в концерті. Гра, наприклад, могла починатися повною астрономічною конфігурацією, або темою бахівської фуги*, або фразою з Лейбніца, чи з «Упанішад», а далі, залежно від наміру й від хисту гравця, покликана до життя провідна ідея або розвивалась і поширювалась, або збагачувала свою виразність співзвуччями споріднених понять. Якщо початківець ще міг хіба провести знаками паралелі між класичною музикою і формулою якогось закону природи, то в знавця і майстра Гра від початкової теми вільно розвивалася в безмежних комбінаціях..."

*

Герман Гессе "Гра в бісер": Бах, Пахельбель, Шютц

"...Перро — до речі, він залишив нам також трактат «Розквіт і занепад контрапункту» — застав уже на кельнському семінарі досить докладно опрацьований метод Гри: один з учасників її називав скороченими формулами своєї дисципліни якийсь мотив чи початок класичної композиції, а другий мав або продовжити названу річ, або, ще краще, відповісти у вищій чи нижчій тональності, висунути контрастну антитему і так далі. Десь такі вправи пам’яті й імпровізаційного хисту (хоч виконувані не теоретично, у формулах, а практично, на клавесині, лютні, флейті або голосом) були, мабуть, поширені серед тих, хто пильно вивчав музику й контрапункт, ще за часів Шютца, Пахельбеля і Баха..."

 Heinrich Schütz

Johann Pachelbel

Bach

Герман Гессе "Гра в бісер": Бах, Бетховен

"...Ми, спадкоємці цієї науки, вважаємо, що краще знаємо музику великих творчих епох, особливо сімнадцятого й вісімнадцятого сторіч, посвоєму навіть краще її розуміємо, ніж люди всіх давніших часів, у тому числі й самої доби класичної музики. Певна річ, у нас, нащадків, виробилося зовсім інше ставлення до класичної музики, ніж було в людей, що жили в творчі епохи; наше натхненне й не завжди до кінця вільне від покірної меланхолії шанування справжньої музики — далеко не те, що їхнє миле, наївнорадісне втішання музикою, на яке ми не раз, буває, заздримо, тількино забудемо, за яких умов і в яке лихоліття воно постало. Ми вже впродовж багатьох поколінь вважаємо, що період від кінця середньовіччя До наших часів найбільші, невмирущі здобутки мав не в філософії чи в поезії, як вважало ще майже все двадцяте сторіччя, а в математиці й музиці. Відколи ми — принаймні переважна більшість нас — відмовились від творчого змагання з майстрами тих епох, а також від культу гармонії і чуттєвої динаміки у виконанні музичних творів, що панував серед музикантів протягом сторіч, з часів Бетховена* й початку романтизму, відтоді ми вважаємо, що краще й правильніше — звичайно, посвоєму, нетворчо, поепігонському, але як шанобливо! — тлумачимо культуру, яка дісталася нам у спадок. У нас уже немає тієї щедрої творчої енергії, що була притаманна давнім епохам, і нам важко зрозуміти, як у п’ятнадцятому й шістнадцятому сторіччях так довго могли зберегтися в незайманій чистоті музичні стилі, чому серед велетенської кількості написаної тоді музики, здається, взагалі не можна знайти поганої і чому ще навіть вісімнадцяте сторіччя, в якому почалось виродження, спромоглося на цілий фейєрверк стилів, мод і шкіл, осяйноскороминущих і самовпевнених, — але ми віримо, що в музиці, яка тепер зветься класичною, ми осягнули таємницю, дух, доброчесність і побожність тих поколінь і взяли їх собі за приклад. Скажімо, ми невисокої чи навіть дуже невисокої думки про теологію і церковну культуру вісімнадцятого сторіччя або про філософію Просвітництва, проте вбачаємо в Бахових** кантатах, «Страстях» і прелюдіях найбільшу сублімацію християнської культури..."

*

**

Герман Гессе "Гра в бісер": Бах

"...Мандрівники на Схід зробили також свій внесок у розвиток нових поглядів на сутність нашої культури і на можливість її подальшого існування — не стільки завдяки своїм досягненням у науковому аналізі, скільки завдяки набутій давніми таємними способами здатності магічно входити в будьяку минулу епоху і в будьякий духовний стан. Наприклад, серед них були музиканти й співаки, що, як запевняють джерела, вміли виконувати композиції ранніх епох з такою бездоганною чистотою, як їх виконували тільки в давнину, — скажімо, грали й співали музичні твори 16чи 16років так, наче зовсім не знали ще всіх тих витончених, віртуозних способів, що ввійшли в моду пізніше. А це було щось нечуване для тих часів, коли всіх музикантів опанувала манія динаміки й експресії і коли за диригентською технікою і «тлумаченням» мало не забували про самий твір; розповідають, що коли оркестр мандрівників на Схід уперше публічно виконав сюїту з догенделівських часів без жодних крещендо й декрещендо, з наївністю й цнотливістю, властивою іншій добі й іншому світові, деякі слухачі взагалі нічого не зрозуміли, але деякі уважно вислухали її і вирішили, що вперше в житті. почули музику. А один з мандрівників спорудив у залі зустрічей Братства між Бремгартеном і Морбіо* бахівський орган, точнісінько такий, який спорудив би собі сам Йоганн Себастіан Бах, якби мав кошти й можливість. Відповідно з засадами, які вже тоді панували в Братстві, творець органа приховав своє ім’я і назвався Зільберманом за своїм попередником із вісімнадцятого сторіччя..."

*

Герман Гессе "Гра в бісер": Бах

"...Але й у ті перехідні десятиріччя культура не спала мертвим сном, а саме в період свого занепаду і уявного самозаперечення, яке від її імені проголошували митці, професори й фейлетоністи, вона пробудила сумління в окремих своїх носіїв, і ті виплекали в собі особливу пильність і якнайсуворіший самоконтроль. Навіть в епоху розквіту фейлетону то тут, то там траплялися невеличкі групи людей, які мали твердий намір зберегти вірність духові і будьщо пронести крізь те лихоліття зерно доброї традиції, дисципліни, методу й інтелектуальної честі. Наскільки ми тепер можемо судити про ті далекі події, процес самовипробування, самоосмислення й свідомого опору занепадові відбувався, здається, головним чином у двох групах. Учені, що не забули про свою відповідальність перед культурою, заглибилися в працю над історією музики і над методами її навчання, бо ця наука саме тоді досягла свого розквіту, і якраз у добу фейлетону два славетні семінари опрацювали зразковий, а усіх поглядів бездоганний робочий метод. І неначе сама доля захотіла винагородити зусилля маленької, але мужньої когорти: в найтяжчі часи сталося радісне диво, були знайдені одинадцять рукописів Йоганна Себастіана Баха, що колись належали його синові Фрідеману! То була випадковість, проте вона подіяла як божий знак..."

Герман Гессе "Гра в бісер": Россіні

"...Мусимо щиро сказати, що ми неспроможні дати чітке визначення тому творові, за яким звемо всю епоху, тобто фейлетонові. Складається таке враження, що ті фейлетони, як найпопулярніший різновид публікацій, у щоденній пресі друкували мільйонами — вони були основною духовною поживою жадібної до освіти публіки й розповідали, чи, вірніше, теревенили про найрізноманітніші галузі знань; нам здається, що розумніші з фейлетоністів часто самі брали себе на сміх. Принаймні Цігенгальс признається, що йому траплялось багато таких праць, які він схильний вважати глузуванням авторів із самих себе, — інакше їх годі витлумачити. Дуже можливо, що в тих статтях, які масово з’являлися друком, була велика частка іронії і самоіронії, тільки треба ще знайти ключ, щоб її зрозуміти. Частина творців тих пустопорожніх опусів працювала в редакціях газет, частина була «вільними» літераторами, іноді їх називали навіть поетами, але дуже багато з них, здається, належали й до вченої братії, — часом то були відомі професори вищих навчальних закладів. Улюбленими темами таких публікацій були анекдоти з життя славетних людей обох статей або з їхнього листування і називалися вони десь так: «Фрідріх Ніцше й жіночі моди в сімдесяті роки дев’ятнадцятого сторіччя», «Улюблені страви композитора Россіні», «Роль хатніх собачок у житті відомих куртизанок» тощо. Популярні були також псевдоісторичні дослідження на теми, актуальні для салонних розмов, наприклад: «Мрія про штучне виготовлення золота і модифікація її на протязі сторіч», «Спроби хімікофізичного впливу на погоду» і так далі. Коли ми читаємо в Цігенгальса такі заголовки і бачимо, про що мовилось у фейлетонах, то дивуємося не стільки тому, що були люди, які щодня поглинали ту полову, скільки тому, що автори з ім’ям і доброю освітою допомагали задовольняти величезний попит на розважальну писанину, чи, як тоді це називалося, «обслуговувати масового читача»..."

Рассел Эндрюс "Гадес": Beyoncé

"...В такси девушка моментально набросилась с поцелуями, чуть не разбив ему затылок о боковую дверь. Консьерж в ее доме, похоже, повидал и не такое — с участием самой Белинды и других жильцов, — поскольку даже бровью не повел. В лифте Джастин испугался, что девушка начнет раздеваться прямо там, но когда они ввалились в квартиру, платье непостижимым образом еще было на ней, а сама она даже устояла на ногах. Обстановка полностью отвечала стилю Белинды — все чересчур миленькое, слишком яркое, великовато или маловато. Книг почти не видно, немногочисленные экземпляры из категории дамских романов или популярной психологии. Зато много дисков. Похоже, она фанат Бейонси. Больше он ничего рассмотреть не успел, потому что Белинда потащила его на мягкий диван. Ему удалось отбить атаку, вытащив косячок. Она облизнула губы и удивилась вслух, что полицейские, оказывается, тоже курят траву. Джастин ответил, что полицейские тоже люди. Он раскурил косяк и отдал ей на несколько затяжек. Потом затянулся сам, как следует выдохнул и снова передал ей. Она с наслаждением глотала дым. Через полминуты она уже блаженно сопела, откинувшись на диване. Еще минута, и она закрыла глаза, утомленная, но счастливая. Джастин подождал чуть-чуть, чтобы убедиться, что она заснула, а потом осторожно встал.

Наконец-то. «Бог мой, — подумал он, — такой дозой алкоголя и травки можно было слона уложить. Ну и молодежь пошла. Железная»..."

Рассел Эндрюс "Гадес": Everlast, Bob Dylan

"...Джастин выдохнул. Потом набрал номер сотового Эбби Хармон. Снова автоответчик, снова то же сообщение, которым его кормят уже два дня. На этот раз после сигнала Джастин не стал оставлять ничего. Только посмотрел на трубку мрачным взглядом и нажал отбой.

На компьютере он включил две песни — «Цели» группы «Эверласт»*. И «Все изменилось» Дилана**. Звук погромче.

Странно, но рэп действовал успокаивающе. И одновременно встряхивал Джастин закрыл глаза и, загипнотизированный печальным ритмом, вслушивался в то, о чем вещал исполнитель — на что люди готовы ради цели.

«Бывает так, что ради цели погибают дети».

А может быть, всезнающий Боб Дилан оказался прав и на этот раз?

«Люди сходят с ума. Жизнь — странная штука». Когда-то Джастину тоже «было не все равно». Вот только неизвестно, насколько «все изменилось».

Он еще раз вдохнул полной грудью.

Потом запустил обе песни сначала и отправился допивать пиво в одиночестве..."

* Ошибки автора/переводчика. 1) Everlast (настоящее имя Эрик Шроди) - не группа, а сольный исполнитель в стиле рэп; 2) песня (трек) с таким (или похожим) названием в дискографии исполнителя отсутствуют

** 

Рассел Эндрюс "Гадес": Tom Petty, Patti Smith, Charles Mingus

"...Следующие четыре часа Джастин пытался доказать себе: он действительно знает, что делает. Первым делом зарядил медиабиблиотеку на компьютере. Два альбома Тома Петти — «Wildflowers» и «Лучшие песни». Дальше будет «When doves cry» в исполнении Патти Смит — четыре раза подряд. Напоследок фортепьянные импровизации Мингуса. Пусть с приглушенным звуком, чтобы не разбудить Абигайль, но музыка необходима. Под нее легче работается и думается. Направляет мысли в нужное русло и успокаивает, а сейчас как никогда требовалось напрячь все силы и при этом сохранять непоколебимое спокойствие. Так что Петти, Смит и Мингус..."

Рассел Эндрюс "Гадес": Bobby Short

"...До дома они ехали молча, Абигайль спала у него на плече, а он изо всех сил старался не смотреть в зеркало заднего вида. Не хотел заглядывать себе в глаза. Нет, Бобби Шорт со своей песней тут ни при чем. Какие уж тут силуэты танцующих гостей в окнах… Просто кто-то когда-то сказал: «Глаза — зеркало души».

Если это правда, туда ему сейчас заглядывать не стоило..."

Рассел Эндрюс "Гадес": Моцарт

"...Он всю жизнь мечтал поселиться в таком месте, в таком доме — и вот стоит в полном одиночестве среди этого великолепия. Что бы такое сделать? Сорвать одежду, нырнуть в бассейн с подогревом и поплыть вдоль лунной дорожки? Почему бы нет. Прохладно что-то, обычно в это время теплее. Искупаться, потом прямиком по холодку в сауну. Открыть бутылочку отменного красного вина — в погребе есть несколько бутылок «Мутон Ротшильд» 85-го, он проверил, первым делом, как только вошел внутрь и заново поставил дом на охрану. А потом выпить в гостиной бокал бургундского, можно даже с омлетом — ничего сверхсложного, просто омлет с икрой. Допить бутылку, для этого замечательно подойдет кабинет с его старинными кожаными креслами и строгими дубовыми панелями. Накинуть халат, поставить диск Моцарта и, вытянувшись на свежевыглаженных льняных простынях под одеялом из гагачьего пуха, читать Ивлина Во. «Возвращение в Брайтсхед», идеально на сон грядущий. Самое оно..."

Рассел Эндрюс "Гадес": Bobby Short

"...Наконец Эбби назвала свое имя. И улыбнулась. Ослепительная, белоснежная улыбка — никогда Джастин не видел такого совершенства. Хотя… Он перевел взгляд на идеально округлые плечи, едва прикрытые легкой блузкой без рукавов. Блестящий золотистый загар, невозможная гладкость, как будто перед выходом тело умащивали маслом. А глаза? Тоже недурны — большие, карие, миндалевидные. В них мерцали крохотные золотистые искорки. Завороженный плавным танцем этих искорок, Джастин вспомнил одну песню, услышанную в далеком детстве, когда родители повели его на концерт Бобби Шорта в «Карлайле». Что еще пелось в тот вечер, он уже не помнил, но эта запала в душу — Бобби нашептывал в микрофон что-то о женщине с глазами, как распахнутые окна, и если заглянуть внутрь, увидишь кружащихся в танце гостей…"

Рассел Эндрюс "Гадес": The Rolling Stones "Sticky Fingers"

"...Сейчас кошмар вроде бы развеялся, и не в последнюю очередь благодаря обнаженной красавице, раскинувшейся рядом на кровати. Опираясь на локоть, она потягивала второй мартини. Джастину хватило бы просто водки, он бы и со льдом заморачиваться не стал, но гостье вздумалось поиграть в бармена, поэтому она предусмотрительно прихватила с собой бутылку вермута, оливки и даже бокалы для мартини, нисколько не сомневаясь, что у Джастина на кухне такой роскоши не водится. Заявив с порога, что попытки снова накормить ее пиццей или жуткой китайской едой не пройдут, она вручила хозяину дома два куска говяжьей вырезки. Ну и доходчиво объяснила, что продукты ей привезти несложно, а вот у плиты она первый и последний раз стояла лет в двенадцать и повторять эксперимент не намерена. Проинспектировав содержимое холодильника, Джастин поинтересовался, устроят ли гостью на гарнир спагетти с оливково-чесночной заправкой и лепестками жгучего перца. Она ответила, что вполне устроят, только тогда сначала поцелуи и все остальное, а уж потом — чеснок. Он не возражал. Так что первый мартини гостья допивала уже раздетой, пока Джастин ставил в CD-проигрыватель «Стики фингерз». Заводная «Лунная миля» и жаркая «Это я стучу, открой», как раз под настроение. Потом она потянула его к себе, и они от души занялись любовью. Нет, не то слово. Они просто друг на друге живого места не оставили. И это было незабываемо!.."

Рассел Эндрюс "Гадес": Stevie Wonder

"...Над телом Тедди Ангела старший полицейский долго задерживаться не стал. Труп, он и есть труп, что тут сделаешь… Тернер наклонился снять с мертвого водилы наушники и вздрогнул от неожиданности, услышав бешеный гитарный рев. В нос шибануло перегаром. Недовольно морщась, патрульный нащупал на сиденье белую коробочку iPod и, убавив звук, удовлетворенно кивнул напарнику:

— Стиви Уандер! Забойный альбом!..."

Рассел Эндрюс "Гадес": 50 Cent, Puff Daddy, Jay-Z, Tupac Shakur, The Four Tops, The Supremes, Stevie Wonder

"...Номер четвертый в списке — музыка. Любая. 50 Cent, например, вставляет не по-детски. Офигеть, как этот пацан читает! Среди старичков неслабые попадаются, классика всякая разная — Паффи, когда еще не раскрутился, Джей-Зед, Тупак там, — было же время, могли! И самое начало, когда только основали «Мотаун». Попробуй не любить Берри Горди, если вырос в Детройте. «Фор Топс», «Сьюпримз», Стиви Уандер — его Тедди сейчас и слушал, через iPod, потому что сидюшника в кабине не обнаружилось, по радио гоняли какую-то фигню, а диджеи вообще один другого хуже. Оставалась «Говорящая книга» Стиви. Классика! Тедди летел по шоссе со скоростью 86 миль в час, в огромных наушниках разрывалось «Суеверие» — громкость максимальная, на пределе..."

50 Cent

Puff Daddy

Jay-Z

 Tupac Shakur

The Four Tops

 The Supremes

 Stevie Wonder

Ромен Гари "Свет женщины": Лучано Паваротти, Пласидо Доминго, Бетховен, Вагнер, Вивальди

"...- Что с тобой, Лидия? 

- Знаете, Паваротти, тенор, даже не смотрит на свою партнершу, когда отдается пению. Иные набожные люди живут только своей верой, и культ становится самодостаточным, что всегда давало религиям возможность обходиться без Бога. 

- Не понимаю, при чем... 

- Они спешат к первой же часовне, встретившейся им на пути, чтобы остаться там и молиться. Из басов самый красивый голос у Кристофа Болгарского. Мне также нравится Пласидо Доминго. Потом, есть еще рапсодии; наконец, Бетховен, Вагнер, Вивальди и так далее. Тишине нравятся наши крики, они так идут ей. А григорианские хоры, ты слышал что-нибудь подобное? Их голоса способны долететь до края земли. Нашего директора музыкальных театров пора уволить, Мишель. "Крики отчаяния - самые прекрасные", этот концерт слишком надолго задержался в программе. Мы просто кусок мяса кому-то на обед. И еще: я не хочу быть женщиной теоретически..."

Ромен Гари "Свет женщины": Иван Ларионов "Калинка"

"...Какая-то дама преклонных лет подошла попрощаться с Лидией, потому что завтра она уезжала в Зальцбург. Соня подвела прямо к нам трех музыкантов, и они сыграли для нас "Калинку"*. А я вдруг подумал, есть ли на свете что-либо более жалкое, не считая, конечно, солдатских портянок, чем участь, доставшаяся цыганской песне..."

* Ошибка автора. Долгое время считалась русской народной песней; на самом деле текст песни и музыка были написаны в 1860 году композитором, литератором и фольклористом Иваном Петровичем Ларионовым и песня была впервые исполнена на любительской сцене в Саратове в спектакле, музыку к которому он написал. А вскоре Ларионов, по просьбе известного в то время певца и создателя хора народной песни Агренева-Славянского, с которым он был в приятельских отношениях, отдал эту песню в его репертуар. С хора Славянского и началась популярность «Калинки». Мировую известность произведение получило в обработке композитора и дирижёра, народного артиста СССР профессора Александра Васильевича Александрова (1883—1946), благодаря многократному блистательному исполнению песни за рубежом созданным Александровым Краснознамённым ансамблем песни и пляски.

Ромен Гари "Свет женщины": Федор Шаляпин

"...Она смотрела на меня прямо-таки с сияющей неприязнью. Я был представлен раздевающему взгляду какой-то мрачной дамы, у нее все было черное: глаза, волосы, бархотка на лбу, и другая - на шее, серьги, платье, кольца, сумочка с блестками. 

- Вы, конечно, знаете... 

Уж и не помню, когда я в последний раз был в "Плейеле", и теперь никак не мог понять, что это было - арфа или фортепиано. Она раздавила мне руку своим пожатием, выставляя напоказ все зубы, какие были, и, обращаясь к Соне, сказала басом, что завтра она возвращается в Штаты, на двухсотлетие. 

- Это ученица Шаляпина, полагаю? 

- Ах, Мишенька, не будьте таким злым..."

Ромен Гари "Свет женщины": Мстислав Ростропович, Артур Рубинштейн, Александр Брайловский, Григорий Пятигорский

"...Мы вошли. Анфилада из трех залов, запруженных народом: в этой компании не хватало разве что Артура Рубинштейна. Все лица казались мне знакомыми, оттого, наверное, что все они были очень старыми, а то, в чем я видел знакомые черты, - всего-навсего рука времени, у которого всегда один и тот же почерк. Трое молодых людей в русских рубахах, в сапогах и шароварах ловко управлялись с блинами и "пожарскими" котлетами. Представляя меня, пожилая дама каждый раз добавляла с заговорщицким видом: "Друг Лидии", а Лидия молчала, стиснув зубы, как будто в этих словах было какое-то скрытое злорадство. Много говорили о музыке, главным образом о Брайловском, Пятигорском и Ростроповиче. Невысокий лысый господин узнал меня, приняв, конечно, за кого-то другого. Он спросил, нет ли новостей от Николая, и я ответил, что теперь это все труднее..."

Артур Рубинштейн

Мстислав Ростропович

Александр Брайловский

Григорий Пятигорский

Ромен Гари "Свет женщины": Стравинский, Рахманинов, Александр Брайловский, Бруно Вальтер, Євген Гребінка, Флориан Герман

"... - Лидочка, дорогуша! 
Она схватила Лидию за руку и держала в ладонях не выпуская, глядя на невестку одновременно с волнением, восторгом и напряжением, еще более усиливающимся от дрожащих под смычком цыганских скрипок. Мимо прошел метрдотель, держа в руках поднос с икрой. На стенах висели афиши концертов, которые отзвучали уже давным-давно: 
Стравинский, 

Рахманинов,

Брайловский*, 

Бруно Вальтер; 

фотографии певцов в оперных костюмах и музыкантов во фраках, я никого из них не знал, но выглядели они настоящими знаменитостями. 
- Он очень беспокоился, очень... Звонил тебе сегодня утром, как всегда... Мы даже думали, что ты больше не придешь... 
- Добрый вечер, Соня. Мишель Фолен, мой друг... Мадам Соня Товарски... 
Она взяла нас за руки. 
- Друг Лидии? Как я рада! 
- Мы повстречались в Каракасе, - сказал я. 
- Предупреждаю, Соня, он в стельку пьян. 
- Ну что ж, всему свое время! Иногда нужно и выпить! Надо жить! Надо чувствовать себя счастливым! Как говорят у нас в России: "Чтобы твоя чаша всегда была полной!" 
- Пирожки! - вставил я.-Ай да тройка! Волга, Волга? Очи черные!** Кулебяка! Пожилая дама была в полном восторге. 
- Как?.. Он говорит по-русски! Вы... вы русский? Нет, нет, не отрицайте! Я сразу же что-то почувствовала! Что-то... родное! 
- Что? 
- Родное! Что-то... наше! Лидия... он русский! 
- Черт, - с досадой сказала Лидия..."

* БРАИЛОВСКИЙ Александр (1896, Киев – 1976, Нью-Йорк), пианист. Р. в семье музыканта -владельца нотной лавки. Учился в Киевской конс. у В.В.Пухальского. Игру 11-летнего Б. слышал С.В.Рахманинов и предрек ему большое будущее. С 1911 – в Вене, учился у Т.Лешетицкого, в 1918 в Цюрихе, совершенствовался у Ф.Бузони. Дебютировал в 1919 в Париже; в 1924 с огромным успехом выступил в Нью-Йорке, затем дал сер. сольных концертов в Париже, исполнив практически все фп. соч. Ф.Шопена (169 произв.), причем для выступления ему был предоставлен музейный рояль фирмы «Плейель», на к-ром последним играл Ф.Лист; повторил этот цикл концертов в 1938 в Нью-Йорке и в 1960, по случаю 150-летия композитора, в Нью-Йорке и Брюсселе. Гастролировал по США, странам Лат. Америки, Европы, в 1961 – в СССР. Большую часть репертуара Б. составляли соч. композиторов-романтиков (гл. обр. Шопена и Листа). Исполнение Б. отличалось броской виртуозностью, темпераментом и всегда вызывало восхищение публики. В 1936 Б. учредил «Премию Браиловского» для молодых пианистов (Бельгия).

** «Очи чёрные» — один из самых известных в мире романсов на русском языке. Автор слов - украинский поэт Евген Гребинка (укр. Євген Гребінка), музыку написал Флориан Герман.

Ромен Гари "Свет женщины": Шопен

"...Кафе называлось "У Ариса", У стойки был человек, очень элегантный, в пальто из верблюжьей шерсти и в борсалино, он держал на поводке серого королевского пуделя, стриженного как регулярные парки Ленотра*. По какому-то странному совпадению, случайность которого, впрочем, сомнительна - кто знает, может, в этих музыкальных ящиках все подстроено, чтобы посмеяться над кем-нибудь или, напротив, угодить, - словом, один подросток все же попытал счастья, рискнув парой монет, и теперь слушал что-то шопеновское..."

* Андре Ленотр - французский архитектор, мастер садово-паркового искусства; создатель регулярного французского парка с геометрической сетью аллей, правильными очертаниями газонов, бассейнов, боскетов.

Сады замка Во-ле-Виконт

Стивен Хантер "Испанский гамбит": Хорст Вессель "Песня Хорста Весселя", Гимн Испании

"...И все равно веселье еще не наступило: Гарри с Дайлсом в сопровождении всей компании отправились обедать в большой шумный ресторан на той же улице. Обед продолжался долгие часы и сопровождался обильной выпивкой. После чего пообедавшие решили, что настало время песен, и Флорри с Джулианом пришлось выслушать испанский национальный гимн, 

за которым последовал «Хорст Вессель», 

затем ария итальянских фашистов, и так продолжалось допоздна. Когда пение подошло к концу, время уже близилось к полуночи. Стал накрапывать дождик. Два англичанина, стоя в дверях, обменялись сердечными прощаниями с фалангистами и пошли по улице. Флорри и Джулиан из тени деревьев наблюдали, как они не спеша брели в их сторону, оживленно разговаривая. Каблуки ботинок отчетливо стучали по асфальту..."

Стивен Хантер "Испанский гамбит": Зигмунд РОМБЕРГ

"...– Что ты ему наплел?

– Сказал, что мы горные инженеры. Приехали из нашего фатерлянда помочь этим пожирателям оливок разобраться в горно-рудной технике. Мне ведь кое-что известно о шахтах. У моей матушки где-то имеется одна такая. Этих англичан еще не видно?

Флорри глянул со своего наблюдательного пункта на вход в отель, видневшийся позади фонтана и зеленых деревьев. Старинное элегантное здание чем-то напоминало парижский отель. Значит, пока этот тип упражнялся в остроумии со своим фрицем, ему, Флорри, полагалось вести наблюдение?

– Ничего. Несколько парней из «Кондора». Этот отель кажется неофициальной штаб-квартирой фрицев, – сказал он.

– Потому-то эти ублюдки Мосли и выбрали его! Что за свиньи! Предать родину ради того, чтобы якшаться с этими рейнскими питекантропами, наряженными в мундиры по Зигмунду Ромбергу.* Ненавижу предателей..."

Стивен Хантер "Испанский гамбит": Эжен Потье, Пьер Дегейтер "Интернационал"

"...Бравурные звуки донеслись с улицы. Флорри услышал обрывки мелодии, потом хор многих голосов. Сиеста окончилась.

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов.

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов!

– Как возвышенно, правда? – На лице Сэмпсона играла подозрительная, натянутая, неестественная усмешка. – Жаль только, что занимаются грязным делом.

– Бросьте, Сэмпсон. Теперь тут не до веселья...

... Фейерверк. В вечернем небе вспыхивали, повисали на мгновение в воздухе, а потом плыли вниз и гасли десятки маленьких красных солнц, заливая окружающее розовым светом. Торжественные звуки музыки гремели и гремели в этом странном спектакле – играли «Интернационал»...

...– Спасибо. Спасибо. Я обязательно передам ему. Послушайте! Вы слышите?
До их слуха донеслись звуки «Интернационала».
– Прекрасно. Настоящая революционная музыка. До свиданья, товарищ Левина. Вы кажетесь сотрудником, преданным своему руководству. Мы будем иметь вас в виду. Знаете, иногда нужно бывает словцо от верного человека..."

Стивен Хантер "Испанский гамбит": Джилберт и Салливан

"...– Боже, – произнесла девушка, – моя мама заставляла меня ходить на уроки плавания. Я ее просто ненавидела за это. О мама, ты так часто бывала не права, но как я сейчас благодарна тебе за это чертово плавание. Она уже умерла, знаете, Роберт.

Флорри едва был в состоянии вникнуть в ее слова. Между тем быстрее всех оправился и пришел в себя Грюнвальд. Сейчас он уже бойко бегал по лодке и перепрыгивал через полуживых людей, как главный герой в оперетте Джилберта и Салливана, выкрикивая приказы, бессмысленно грозя кулаком звездам, горько комментируя методы судовождения арабской команды их судна. Капитан вовсю клял его на турецком, но старик только смеялся в ответ. И раз, когда капитан попытался схватить его, тот резко отпрыгнул..."

Ромен Гари "Белая собака": Barbra Streisand

"...Мой сосед, чьего имени я не стану называть ради его правнуков, улучив минуту, шепнул мне на ухо:

— Как вам нравится этот зал? Здесь представление на тридцать миллионов долларов. Thirty million dollars of entertainment industry.

Это правда. Они все здесь, от Белафонте до Барбары Стрейзанд*, и они слушают рассказы пастора Абернати о шествии нищих и креме для бритья, от которого уже исходит благоухание святости. В первом ряду сидит Марлон Брандо со своей супругой-таитянкой. Грубая кожаная куртка, львиная грива, воротник свитера выгодно подчеркивает линию подбородка… Он одним из первых стал щедро давать деньги на «дело» чернокожих. Я ставлю это слово в кавычки из стыдливости: оно слишком замусоленное, полумертвое.

Он подошел к микрофону и сурово взглянул на публику:

— Тем, кого сегодня нет, стоит поискать себе уважительную причину.

Все почувствовали себя неловко: уж слишком это было наигранно. Но худшее было впереди. Сказав несколько слов о голодающих детях, — Брандо с неустанной щедростью поддерживал ЮНИСЕФ, — он спросил, есть ли желающие войти в комитет, который следил бы за тем, как будет выполняться решение, принятое на сегодняшнем собрании. Из трехсот человек подняли руки тридцать: это явно более чем достаточно. Конечно, если на собрании триста, как тут обойтись без комитета из тридцати…

И вот внезапно в нескольких словах Марлон Брандо разоблачает самого себя и отношения некоторых защитников-негров с ними самими — я имею в виду с ними самими, а не с неграми — это больше чем психиатрическое заключение. Он пристально смотрит в зал на тридцать поднятых рук. Слегка передергивает плечами. Он играет.

— Те, кто не поднял руку, могут катиться к чертовой матери. Get the hell out of here..."

*

Ромен Гари "Белая собака": Бетховен

"...Переизбыток коммерческой рекламы и политической пропаганды уничтожил малейшую связь выброшенного на рынок товара, будь то дезодорант или идеология, с подлинной сутью вещей. Западной пасте, которая «защищает» зубы, вторит китайское «Бетховен — враг народа», да и Папа Павел VI, увы, недалеко ушел: разве он не объявил, что протест голландских священников против целибата — это «распятие Церкви»?

Куда уж больше?

Неужели действительно нужно напоминать Папе, что такое Голгофа?.."

Ромен Гари "Белая собака": «Tea for two, and two for tea»

"...Киз посмотрел на собаку, потом вынул из кармана джинсов пачку «Честерфилда», не спеша вытащил сигарету, закурил и еще раз спокойно взглянул на пса.

— White dog. Белая собака, — произнес он.

Я помню, какое раздражение испытал в тот момент. Это действительно звучало несколько легкомысленно.

— Хватит, тут не над чем шутить, — сказал я.

— White dog, — настойчиво повторил он. — Понимаете?

Он продолжал буравить меня взглядом, как будто надеялся обнаружить во мне золотую жилу.

— Да нет, вы не можете знать. Это белая собака. Она откуда-то с Юга. Белыми собаками там называют специально обученных псов, которых полиция натравливает на чернокожих. Дрессировка что надо.

Во мне как будто что-то разорвалось. Потому что это я ее дрессировал. Знаменитые слова Виктора Гюго имеют и оборотную сторону: «Когда я говорю “вы”, я имею в виду и себя». Есть хорошая песенка: «Tea for two, and two for tea»*, ее можно переиначить: «Я — это вы, вы — это я». Этому даже есть название: братство. В котором невозможно не состоять. Никакого запасного выхода..."

* Речь идет о знаменитом джазовом стандарте. Дословный перевод: «Чай для двоих и двое для чая».

Стивен Хантер "Гавана": Desi Arnaz

"...Оба дипломата, словно начинающие агенты ФБР, затаились за диваном на галерее, опоясывавшей просторный вестибюль. Резиденция посла находилась на территории комплекса американского посольства, разместившегося в шикарном районе Ведадо, чуть западнее центра Гаваны. Принадлежавший в прошлом сахарному королю дом был немного переделан из потрясающе богатого в просто роскошный. Под галереей, в вестибюле, мерцали свечи, их свет отражался от глянцевых листьев пальм в кадках; пальмы чуть заметно раскачивал теплый морской бриз, вливавшийся через открытый мраморный атриум. Трио музыкантов негромко играло одну из самых спокойных мелодий великого кубинца Дези Арнеса*..."

* Дези Арнес (1917 — 1986) — популярный джазовый исполнитель, руководитель оркестра.