"..Зато она терпеть не могла частные разговоры, которые всегда сводились к вопросам о том, что она считала личным делом каждого человека. Зато ответы она ухитрялась давать самые неопределенные, и попытки вовлечь Лисбет Саландер в подобные беседы сводились примерно к следующему: – Сколько тебе лет? – А как тебе кажется? – Как тебе нравится Бритни Спирс? – А кто это? – Как ты относишься к картинам Карла Ларссона? – Никогда над этим не задумывалась..."
"...Лисбет остановилась у дороги, ведущей к центру Сент-Джорджеса, и уже через несколько минут перед ней затормозил один из автобусов. Шофер относился к растаманам, и из кабины гремели звуки включенного на всю мощь магнитофона, исполнявшего «No Woman No Сгу». Постаравшись отключиться и этого не слышать, Лисбет заплатила положенный доллар и втиснулась между мощной седовласой женщиной и двумя мальчиками в школьной форме...."
"...Из громкоговорителя, расположенного у барной стойки, раздавались странные звуки в стиле стилпан. Она совершенно не интересовалась музыкой и не смогла бы отличить Свена Ингвара от Ника Кейва, но стилпан привлек ее внимание, и она невольно прислушалась. Трудно было представить себе, что кто-то сумеет настроить сковородку, и уж тем более казалось сомнительным, что какая-то кастрюля может издавать звуки музыки, которые не спутаешь ни с чем другим. Лисбет слушала как завороженная..."
"...– Мы часто приходили туда с Фредди… Пьянки были каждый вечер… Он рассмеялся: – Твой друг Рубироза заказывал оркестр… до шести утра… Помнишь две мелодии, которые он нам всегда играл на гитаре? – Нет. – «El Reloj» и «Tu me acostumbraste». Чаще всего «Tu me acostumbraste». – Он стал насвистывать первые такты. – Ну? – Да… да… вспоминаю… – сказал я...."
"...– Видела бы меня сейчас Гэй… Он рассмеялся при этой мысли. Странный смех во мраке. – Она бы меня не узнала… За эти годы я прибавил по крайней мере килограммов тридцать… Он снова рассмеялся, но не так, как прежде, более нервно, принужденно. – Она была бы очень разочарована… Вы только представьте себе… Пианист в баре отеля… – Почему разочарована? – А через месяц я буду безработным… Он сжал мне руку выше локтя. – Гэй верила, что я стану вторым Коулом Портером…"
"..Уолдо Блант опоздал минут на пятнадцать и сел за рояль. Невысокий пухлый человек в сером костюме, лысеющий, с тонкими усиками. Он обернулся и обвел взглядом столики, у которых толпились люди. Медленно провел правой рукой по клавишам и взял наугад несколько аккордов. Мне повезло, я сидел совсем близко от него. Он начал наигрывать какую-то мелодию, мелодию, по-моему «На набережных старого Парижа», но из-за гула голосов и взрывов смеха музыка была еле слышна, и даже я, сидя у самого рояля, не все мог уловить. Выпрямившись и чуть склонив голову, он невозмутимо продолжал играть. Мне стало больно за него, ведь было же, наверное, время, когда его слушали. С тех пор ему пришлось, видимо, привыкнуть к этому вечному жужжанию множества голосов, заглушавшему его музыку...."
"...Бар постепенно опустел. Остались только японец в очках в золотой оправе, я и – в глубине зала – та молодая женщина, которую я видел раньше на коленях у седого господина, теперь она сидела рядом с краснолицым толстяком в голубом костюме. Они говорили по-немецки. Очень громко. Уолдо Блант играл протяжную, хорошо мне знакомую мелодию. Он обернулся к нам. – Не угодно ли вам, мадам, месье, чтобы я сыграл что-нибудь по вашему заказу? – спросил он холодно, с легким американским акцентом. Японец рядом со мной не пошевельнулся. Он сидел неподвижно, с бесстрастным лицом, и мне казалось, что при малейшем сквозняке он свалится с кресла, – ведь наверняка это был просто набальзамированный труп. – «Sag warum» [1], пожалуйста, – бросила хриплым голосом женщина из глубины зала. Блант чуть кивнул и начал играть «Sag warum». Свет в баре приглушили, как в дансингах при первых звуках слоу. Женщина и краснолицый толстяк, воспользовавшись этим, принялись целоваться, рука женщины скользнула за ворот его рубашки, потом ниже..."
"...Хотя в эту пору – как выразился в своем письме Рокруа – для него и для Кармен настал час заката, песенки, которые звучали, чаще всего говорили о весне – "April in Paris" ["Апрель в Париже" (англ.)], "Some other Spring" ["Не этой весной" (англ.)], "Апрель в Португалии"... Стоит мне услышать их, и передо мной воскресают бессонные ночи, которые я проводил рядом с Кармен. Жорж Майо тоже насвистывал эти протяжные и нежные мелодии, и мне кажется теперь, что эти песенки служили для Кармен, для него и других членов их былой компании, от которой остались они одни, своеобразным паролем...."
"...Джазовые мелодии, румбы, оперетты, "Миллионы Арлекина"... Когда ночь была теплой, мы оба садились на ступеньку перед садом, а музыка доносилась к нам из приоткрытой двери. Время от времени Кармен вставала, чтобы сменить пластинку. Потом снова садилась так близко от меня, что лоб ее касался моего плеча. Для нее день только начинался, но этот сдвиг во времени меня не смущал...."
"...По улицам струились потоки машин, наш автомобиль скользил совершенно бесшумно. Приглушенно играло радио – помню, когда мы подъезжали к мосту Согласия, оркестр исполнял "Апрель в Португалии". Меня так и подмывало насвистать эту мелодию. Париж, освещенный весенним солнцем, казался совершенно незнакомым городом, куда я попал в первый раз, от набережной Орсэ за мостом Инвалидов веяло в это утро очарованием Средиземноморья и каникул. Точно мы ехали по Ла-Круазетт в Каннах или же по Английской набережной в Ницце...
...– Вам нравится эта музыка? Долгая жалоба саксофона. Конечно же, я знал эту мелодию. Тягучая, замедленная, как во сне, это была мелодия "Апреля в Португалии"..."
"...И каждый раз один из мужчин с грузовика заводил "Whiter Shade of Pale". Казалось, он выбрал эту песню специально для меня. Вначале я даже и не прислушивалась к ней. Так, ничего особенного, звуковой фон, вроде пощелкивания электрического бильярда, одна из тех мелодий, что баюкают вас и делают одиночество почти приятным. Слушая ее, я вспоминала те утра, когда мне приходилось вставать на рассвете и идти по Ледбрук Гроув на работу в "Баркер". Работать в "Баркере" было трудно, но ранние вставания как-то отделялись в моей памяти от остального дня. Они были отсрочкой, обещанием – даже зимой, когда стояла темень. А в первые дни весны деревья одевались белыми и розовыми цветами. Я давнозабыла и "Баркер", и вечера после работы. Теперь я помнила только эти утра, когда шла пешком по Ледбрук Гроув, в темноте или под солнцем, но всегда с надеждой, что сегодня случится что-то новое. Потом эта музыка стала напоминать мне еще и тот послеобеденный час, когда мы, Рене и я, гуляли с собакой. За несколько дней до отъезда Рене. В одну из суббот, в рыночный день на Портобелло..."
"...Чтобы позвонить ему в дверь, ей требовался предлог. Она не подарила ему рождественского подарка, но знала, что именно ей следовало купить. В лавке старьевщика она видела серию металлических рекламных вывесок 50-х годов с рельефными фигурами. Одна из них изображала Элвиса Пресли с гитарой на бедре и текстом песни «Heartbreak Ноtel» в словесном «пузыре». Лисбет ничего не понимала в интерьерах, но даже ей было ясно, что эта вывеска прекрасно подойдет для домика в Сандхамне. Вывеска стоила семьсот восемьдесят крон, но Лисбет из принципа доторговалась до семисот крон. Она попросила завернуть покупку, взяла ее под мышку и направилась к знакомому дому на Беллмансгатан...."
"...Возле двери имелось большое окно, выходившее на воду. Около него находился кухонный стол Микаэля, служивший ему также письменным столом. На стене у стола висела полка с CD-проигрывателем и большим собранием Элвиса Пресли вперемешку с хард-роком – не самая любимая музыка Лисбет...."
"... - У меня есть для тебя подарок. Она достала из сумки пакет. Микаэль открыл его и обнаружил CD-диск с лучшими записями «Юритмикс». Она знала, что он давно любит эту группу. Микаэль обнял дочку, немедленно подключил ноутбук, и они вместе послушали «Приятные сновидения»...."
"...В общей сложности Микаэлю удалось обнаружить два пристрастия Мартина Вангера: музыка и приготовление пищи. Первое породило приблизительно три тысячи LP-дисков, а второе выдавал нависавший над ремнем живот. В личности Мартина Вангера причудливым образом сочетались ограниченность, резкость и обходительность. Не требовалось особых аналитических способностей, чтобы прийти к выводу, что у генерального директора имелись определенные странности. Пока они слушали «Ночь в Тунисе», разговор шел в основном о концерне «Вангер». Мартин не скрывал, что борется за выживание своей компании, и выбор темы Микаэля озадачил...."
Тема написана в 1945 году и в 1946 году была записана на пластинку ансамблем
Диззи Гиллеспи.
"...Вилла генерального директора выглядела как воплощенная архитектором мечта холостяка – с черной, белой и хромированной мебелью, дорогостоящими дизайнерскими изделиями, способными пленить даже ценителя Кристера Мальма. На кухне присутствовало оборудование для профессионального повара, а в гостиной имелись первоклассный проигрыватель и потрясающее собрание джаза, от Томми Дорси до Джона Колтрейна...."
"...Суббота, 20 июня 1942. Мои дорогие, вчера получил чемодан, спасибо за все. Не знаю, но боюсь, ехать предстоит уже совсем скоро. Сегодня меня должны побрить наголо. Вечером всех, кого увозят, вероятно, запрут в отдельном бараке под усиленным надзором, даже в туалет придется ходить в сопровождении жандарма. Над всем лагерем будто нависла гроза. Вряд ли мы будем в Компьене. Я знаю, что нам выдадут паек натри дня пути. Боюсь, что же успею получить больше ни одной посылки, но вы не беспокойтесь, в последней всего вдоволь, а я с самого приезда берегу про запас шоколад, консервы и копченую колбасу. Будьте спокойны, я все время буду думать о вас. Да, пластинки с „Петрушкой“, я хотел передать их Марте в подарок 28/7, полная запись на 4 пл...."
"...Кюстикер… Тогда я делал тысячи самых невероятных предположений, но подозреваю, что действительность была не менее невероятной. И страшной. Мейнт иногда приглашал нас к себе на чай. Однажды вечером мы сидели у него в гостиной и слушали его любимую мелодию «Cafe «Mozart Waltz», которую он заводил снова и снова. Вдруг звонок в дверь."
"...Сезон открывался пятнадцатого июня. Праздники и гала сменяли друг друга. «Ужин посланников» в казино. Гастроли певца Джорджа Ульмера. Три спектакля «Послушайте же, господа…». Салют над Шавуарским заливом по случаю 14 июля. Балеты маркиза Куэваса… Я бы вспомнил и многое другое, будь у меня под рукой программка, отпечатанная организационным комитетом… Я сберег ее и уверен, что она когда-нибудь отыщется между страницами одной из книг, которые я читал тем летом. Только вот какой?..."
Georges Ulmer
Жорж Ульмер (фр. Georges Ulmer, настоящее имя фр. Jorgen Frederick Ulmer, родился 16 февраля 1919 года в Копенгагене, Дания, умер 29 сентября 1989 в Марселе, (Bouches-du-Rhône), Франция) — французский композитор, автор либретто, актёр. Французский гражданин датского происхождения. Отец певицы Лауры Ульмер.
Получилось так, что в связи с жизненными обстоятельствами молодой
Йорген рос в Испании, там же он начал работать как музыкальный
исполнитель, автор и композитор мелодий к фильмам. Однако во Франции он
быстро занял постоянную нишу в музыкальном небосводе своей бессмертной
песней-клише парижского туризма — «Pigalle» (1944), которую он написал в
соавторстве с поэтом Géo Koger и обработал с Guy Luypaerts. Кроме его
собственной интерпретации, песню также исполняли Jean Sablon, Charles
Dumont, Franck Pourcel, Paul Anka, Bing Crosby, Petula Clark, и многие другие.
"...Генрих VIII перебрал всех шестерых своих жен и, наконец, оставил сей мир. Если верить его рекламному агенту, он также оставил нам песню "Зеленые рукава", однако на этот счет существуют большие сомнения..."
"...В свое время Дюфаи почитался крупнейшим нидерландским композитором, и одно из его достижений, которым была уготована долгая жизнь, состояло в том, что он оказался предтечей современной организации хора, то есть его разбиения на сопрано, альты, тенора и басы, причем басу у Дюфаи отводилось второстепенное, по сравнению с тенором и контратенором, место. Попробуйте на скорую руку послушать что-нибудь вроде "Ecce Ancilla Domini", это одна из его последних месс, и вы поймете, насколько блестящей была осенившая Дюфаи идея..."
"...Итак, займемся четырехголосной мессой. Может ли композитор добиться того, чтобы четыре разных голоса (т. е. сопрано, альт, тенор и бас, к примеру) пели разные мелодии каждый, создавая при єтом совершенную гармонию звучания?
Попробуйте, если получится, представить себе это так. В Реймсе стоит тихий, сырой и теплый вечер - великий миг, в который Машо взойдет на свой Эверест, уже близок. Он и его команда соперничают с итальянцами за звание первооткрывателей музыкального святого Грааля тех времен - четырехголосицы, - однако путешествие это оказалось опасным. То, что представлялось достижениями более ранними, быстренько повторялось другими - и лишь для того, чтобы в них обнаруживалось несколько больших кусков, никакого отношения к четырем голосам не имевших: одни содержали по три, другие по два. Существовал даже ранний прототип, нотная запись там являла все признаки четырехголосной мессы, однако при ее исполнении она оказывалась почти монотонной и распеваемой в унисон.
Они и так уже отставали, понеся тяжелый урон, и не только в том, что касалось боевого духа, - два члена команды покинули ее, повредив гортань, еще один решил добиться цели в одиночку, а четвертого Машо потерял по причине трагического инцидента с языком, приключившегося при исполнении особенно быстрого, построенного сплошь на полу-деми-семитрелях такта. Однако Машо не сдавался. Он знал. что сможет сделать это. Ни один известный истории композитор пока не смог, и, стало быть, победителя ждут великие почести. у что же, наш выход! И в миг, которому предстояло навсегда войти в анналы истории как "то время, когда Гийом де Машо закончил свою мессу", он явив себя во всем блеске, единым взмахом пера добавил к своему шедевру последнюю тактовую линию. Дело сделано, он знал это. Ему не требовалось репетиции. Не требовалось напевать все сочинение маме. Он ЗНАЛ. То была первая в истории четырехголосая месса!..."
"Sumer is icumen in" - прекрасные слова, не правда ли? - это важная часть великой музыкальной схемы мира, часть немалая, хотя бы потому, что она просто-напросто существует и до сих пор - достижение для любого музыкального произведения той поры редкостное. Могу себе представить, как историки со всего мира вопят в оргазменном восторге, откопав где-то датируемый 1225 годом обрывок нотной бумаги. на котором помечено поверху: Чижик-пыжик, где ты был?" Так что великим представляется уже сам тот факт, что сочинение это у нас имеется. Однако "Sumer" - надеюсь, он не против того, что я называю его просто по имени, - значителен еще и вследствие его чрезвычайно передового характера. Это подобие канона - песни, в которой все голоса напевают примерно одну и ту же мелодию, но каждый в свое время, что-то вроде "Братца Якова", - состоящее из шести партий, четырех теноровых и двух басовых, форма для того времени до крайности сложная. Оно датируется серединой тринадцатого века и написано на прекрасном, немного неряшливом среднеанглийском - а по чести сказать, среди тех, кто не носит имя Гэндальф, говорящих на нем насчитывается всего-ничего, - попробуйте прочитать его с корнуэльским акцентом. Оно почти наверняка вышло из-под пера монаха, состоявшего в аббатстве Ридинг и известного ныне просто как Джон Форнсетский. Песнопение это задумывалось как весеннее, предвещающее наступление лета и по стилю сильно походило на народные песни. Статус "следующей большой сенсации" оно приобрело потому. что было для своего времени совершенно новаторским. Петь такого рода вещи в 1225- никому просто в голову не приходило..."
"...Составлено она была году примерно в 1200-м. И представляла собой сборник монастырских песенок, из которых многие имели основой довольно смачные латинские и немецкие стихи, найденные в Бенедиктбейрне, что расположен в той части нынешней Баварии, которая в ту пору именовалась Богемией.
Несмотря на монастырское их происхождение, а скорее всего, по причине монастырского их происхождения, - стихи эти трактуют темы любви, и ... пьянства, и ... как бы это сказать ... любострастия! Эти похабные баллады сочинялись примерно в то же время, когда был основан Кембриджский университет, однако оставались относительно малоизвестными добрых восемь столетий с лишком, пока родившийся в Мюнхене композитор и педагог Карл Орф не использовал их в своем сочинении 1937 года, которое назвал просто "Кармина Бурана"..."
"...Мне и теперь представляется печальным, что Хильдегарда известна ныне не только потому, что она была одним из первых значительных композиторов, оставивших нам музыкальные записи, но и потому, что она была среди них ЕДИНСТВЕННОЙ женщиной. Ну что же. Как сказал мистер Браун*, это мужской мир.
Ах, если б этот шарик был лишь нашим.
Но он. увы, не значит ничего,
Нет, ничего... без женщин и монашек.
Во всяком случае, мне кажется, что слова были именно такими. Трудно сказать, уж больно он кричит..."
* Американский соул певец. Цитируется песня "It's A Man's Man's Man's World"
"...Если честно, все время Амвросия и Григория рассматривается многими как начало более или менее классической музыки - какой она известна нам ныне, - главным образом потому, что это первый период, в котором мы и впрямь получаем немалый кус записанного музыкального материала. Разумеется, как мы уже поняли, музыка существовала задолго до этого времени. Шумеры играли ее, заглядывая в свои клинописные таблички, греку дули в авлосы, и даже египтяне - во флейты. Понимаете? Египтяне вообще были ребята умные, у них даже свой Джеймс Гэлуэй*появился раньше, чем у кого-либо другого..."
* Джеймс Гэлуэй (р.1939) - английский флейтист, исполнявший классику, джаз и народную музыку.
"...Вечернее солнце струилось в широкие раздвинутые окна кафе «Флорио». Из старинного музыкального автомата неслись арии из «Севильского цирюльника», кофейные автоматы с шипеньем пускали дымящиеся молочные струйки в чашки капуччино. Пэм, Филип и Тони сидели за своим любимым столиком у окна – после смерти Джулиуса они каждую неделю встречались здесь. Первый год группа собиралась регулярно, но вот уже два года как на встречу являлась только эта троица. Филип неожиданно замолчал и, прислушавшись к музыке, замурлыкал что-то себе под нос. – «Una voce росо fa» – моя любимая, – сказал он, когда они возобновили беседу...."
"...Итак, величайшие дебюты истории – поверьте, вам вскоре станут ясны причины моего отступления. Давайте вспомним Моцарта, который в девять лет поразил венский двор безупречной игрой на клавесине. Или – если пример с Моцартом не задевает струн вашего сердца (слабая тень улыбки) – возьмем что-нибудь поближе – к примеру, «Битлз», которые в девятнадцать лет покорили своими песнями Ливерпуль..."
«На случай, если вы не сочтете
роль медиатора в музыке достаточно значтельной для того, чтобы оправдать
упоминание о Хаммурапи, - не стоит забывать, однако, что кое-кто из рок-звезд
того периода вынужден был дергать струны зубами, - отметим, что он, Хаммурапи
то есть, помимо всего прочего предрек рождение тимпанов (литавр) и кимвалов.
Так что при всяком исполнении гимна «Правь, Британия» говорите себе: вот эта
барабанная дробь и звон тарелок, сопровождаюие
Прааааавь…[дробь]… Британн-ия…
[ДЗЫНЬ] …
Правь, Британия, волнами….
не забывай – за все это ты должен
сказать спасибо Хаммурапи и присным его. И сколько, по правде сказать, иронии в
том, что партитура «Правь, Британия» обязана своим происхождением маленькому,
ныне безлюдному городку, лежащему в 90 километрах от
Багдада в Центральном Ираке…»
«И под конец – перед тем, как мы
начнем, - позвольте мне вернуться к моему любимому Моцарту. В нем было много
обыденного и заурядного. Снятый о Моцарте фильм не так уж сильно врет – да. Он
любил играть на бильярде и нередко сочинял музыку прямо во время игры…Но то,
что не дает мне в связи с Моцартом покоя, может быть правдой. А может – и нет.
Я прочитал об этом несколько лет назад в одном музыкальном журнале. Недавние
исследования, говорилось там, способны пролить новый свет на причину смерти
Моцарта. Причиной этой не был. Говорилось там, яд, полученный от Сальери…Смерть
Моцарта, как позволяет заключить это исследование, была вызвана тем, что
примерно за сорок четыре дня до нее он угощался свиными отбивными. А они,
говорилось в статье, могли быть заражены трихинами, маленькими паразитическими
червями, которые заводятся в протухшем мясе, - симптомы, наблюдавшегося у
Моцарта перед кончиной, идеально укладываются именно в эту версию. Вот так.
Композитора, который написал возвышенный Кларнетовый концерт, возвышенного «Дон
Жуана» и возвышенную 29 симфонию, в конечном счете прикончила коварная, обыденная
свинина. Невероятно…»
"...Чайковский. Ах, как мне хотелось бы пережить то. что пережил он. Картина. которую я пытаюсь себе представить, изображает Чайковского в 1893 году, когда он получал почетную степень кембриджского университета. Поскольку места эти я хорошо знаю сос туденческих лет. мне странно думать о нем. бродящем по улицам города или возвращающемся в свое временное пристанище - в Вест-Лодж, Даунинг-колледж. Человек, написавший си-бемоль-минорный фортепианный концерт, "Лебединое озеро, "Щелкунчика и "Спящую красавицу", легко мог забрести на Риджент-стрит и смотреть на проплывавшие мимо плоскодонки, напевая последние из пришедших ему в голову идей Патетической симфонии. Впрочем. есть в этом его визите и еще пара вещей, которые не дают мне покоя. Во-первых, он был не единственным композитором, принимавшим во время той июньской церемонии почести. - на ней собралась неплохая компания. Степени получили также Сен-Санс и Брух, и все трое дали накануне небольшой концерт. Вы только представьте. А еще - стоял июнь 1893-го. Через несколько месяцев после Кембриджа Чайковский выпил стакан зараженной холерой водопроводной воды и умер..."
"...Бритт, сидящий во мне, случается, словно бы видит меня также и Элгаром. Ну, это птица совсем иного пошиба. Э-э, виноват, обмолвился - полета. Помню, я видел фотографию Элгара с женой, Алисой, у их летнего дома Бричвуд-Лодж, близ Малверна. Элгар стоит чуть справа от парадной двери, руки сложены "как у раздражительного папаши", голову украшает фуражка. Алиса, похоже, смотрит, чуть наклонив голову набок, в сторону калитки и не видит ее. Почему-то этот снимок наполняет меня уверенностью, что мне понравилась бы их жизнь. Да и мысль об отце, владеющим местным музыкальным магазином, тоже не лишена приятности. Я уж и не припомню, когда именно музыкальный магазин сменил кондитерский в первой строке моего списка "Десять мистически фантастических мест, в которых я хотел бы работать, когда вырасту". Ну и то, как Элгар написал вариации "Загадка", зашифрова в них не только своих друзей, но скрыв и само происхождение главной темы, отвечает моей склонности к игре. Да, Элгар. Я мог бы быть им..."
