"...Волокин опустил затылок на стол. Свет. Музыка. Тепло лампы. Холод металла. Кошмар. Сейчас его искромсают три нацистских хирурга, восставшие из своих южноамериканских могил. А пение звучало все громче и исходило отовсюду. Без нажима, без напора. Будто теплые волны отлива увлекали его в море.
Скрип стульев.
Волокин ухватился за этот звук. Один из мужчин поднялся. Шелест бумаги. Шорох бахил.
В его поле зрения появилось лицо в маске. Глубокие морщины вокруг глаз. Серая пергаментная кожа. Этот доктор не мог обратиться в прах, он уже был прахом. Он вспомнил Марко, Сэндмана, Песчаного человека, который борется с Человеком-пауком.
— «Хор пилигримов» из «Тангейзера»… — пробормотал старик. — Что может быть прекраснее?
Сверкающим скальпелем он медленно отбивал такт прямо под носом у Волокина, подпевая по-немецки. Воло глазам своим не верил. Он словно угодил в ужасную карикатуру. В легендарный и гнусный тандем нацистской жестокости и немецкой музыки.
— «Begluckt darf nun dich, о Heimat, ich schauen, und griiben froh deine lieblichen Auen…» — напевал он хриплым голосом. — Знаешь, что это значит?
Волокин не ответил. Распухший язык отяжелел, как галька. Теперь он понимал, что ему вкололи обезболивающее или какой-то другой парализующий препарат. Он умрет здесь, в руках врачей-извращенцев. Но хотя бы не будет страдать.
— «Я снова вижу тебя, край родимый», — прошептал хирург. — Слова, полные бесконечной печали. Словно обращенные к нам, вечным изгнанникам…
Волокин понял, что это было переложение оперы Вагнера для детских голосов. Его действительно исполнял хор «Асунсьон» где-то в соседней комнате. Хотя, возможно, музыка звучала в записи..."
Комментариев нет:
Отправить комментарий